Влияние христианства на языческие религии.

Сейчас очень популярен миф о том, что христианство заимствовало свою религию у язычников, но многое, затем, в сходствах между христианством и язычеством должно быть объяснено не заимствованиями из язычества, а, наоборот, влиянием христианства на язычество, заимствованием из христианства. Во многих случаях, где отрицательная критика видит генетическую зависимость христианства из язычества и подозревает духовных вождей древней христианской церкви в идейном воровстве, мы в действительности имеем дело с обратным заимствованием язычниками христианских воззрений и установлений.

Весьма часто указывают на сходство рассказов о жизни Будды с евангельскими повествованиями. Действительно, сходство нельзя не признать. При рождении Будды так же раздавалось небесное пение; цари подносили новорожденному ценные подарки; старый брамин поднял его на руки и признал в нем спасителя от всех зол; в зрелом возрасте Будда был искушаем сатаною, и т.д. Однако, при указании этих параллелей обычно умалчивается, что все священные книги буддистов (в том числе и жизнеописания Будды) имеются в двух редакциях или изложениях: в так называемом южно-буддийском каноне (на острове Цейлон) и в северно-буддийском каноне (в Тибете и Монголии).

Канон южно-цейлонский, так называемый “палийский”, является наиболее древним и первоначальным, а канон северный — позднейшим. Замечательно, что рассказы о чудесных обстоятельствах рождения Будды и его жизни содержаться только в северном каноне, а в каноне южно-цейлонском, древнейшем — отсутствуют. Исследователи буддийской священной письменности установили, что эти рассказы стали появляться в книгах северного канона только с V столетия по Р.Х., когда несторианские христиане проникли в Монголию и успели многих познакомить со своим учением. Из сказанного сам собой напрашивается вывод: не от буддистов эти рассказы перешли к христианам, а, наоборот, от христиан к буддистам. Поэтому ученые крайне отрицательно смотрят на попытки установить какую-либо генетическую зависимость христианства от буддизма. “Я смотрю как на ребяческую затею, — говорит французский ученый Балле-Пуассен, — на попытку установления даже самого скромного предположения относительно заимствований христианами своих повествований из буддийских легенд”. “Все попытки и усилия доказать, что Новый Завет обязан чем-либо буддизму, противны правилам здравой исторической критики”, — пишет известный английский исследователь буддизма Рис-Девидс.

Равным образом, благодаря знакомству с проповедями христианских миссионеров окончательно сформировалось индуисткое учение о Тримурти.

Весьма часто говорят, что евангельский образ Христа “списан” с индийского “спасителя” Кришны. Например, Древс утверждает, что Кришна “так похож на Иисуса, как одно яйцо на другое”. Но сами же представители отрицательной критики признают, что на вопрос, есть ли связь между мифом о Кришне и Евангелием, “ответить трудно” — как ввиду ненадежности индийского летоисчисления”, так и ввиду того, что гимны, посвященные Кришне. относятся к VIII или IX вв. по Р.Х. Так что, скажем словами проф. C.Cemena, — “если соприкосновение у кришнаизма с христианством могло быть, то при этом зависимость оказалась бы на стороне кришнаизма”.

Древс, между прочим, утверждает, что “христианство обязано своим происхождением маздеизму”. Между тем в западной специальной литературе является господствующим положение, что наблюдаемые у маздеев “сходными с христианскими представления заимствованы из христианской литературы”.

Мысль о влиянии религии Зороастра на христианство является как будто общим местом в сочинениях представителей мифологической школы. Однако, несомненным должно признать обратное — влияние христианства на религию персов. Уже со 11-го века в Персию про­никло христианство. В Персии находили себе убежище несториане и другие христианские сектанты, удаляемые из митрополий. Известная среди персов книга “Ардай Вираф Наме” представляет не иное что, как персидский перевод христианского апокрифа “Восхищение Исаии”. Эсхатология персов также содержит несомненные следы влияния на нее христианских эсхатологических воззрений. По утверждению знатока парсизма Шпутеля, христианские обряды совпадающие с персидскими, имеют более ранее происхождение сравнительно с последними и потому, следовательно, не христиане заимствовали у персов свои обряды, а наоборот.

Нельзя отрицать сходства и некоторых мистериальных представлений с христианскими идеями. Но существовали ли эти идеи в языческих культах до явления Христа и зарождения христианства? Дело в том, что время возникновения, равно как и стадии постепенного развития мистериальных идей язычества, нам в точности неизвестны. Главным источником наших сведений о мистике языческих культов являются писатели III и IV веков нашей эры, например, Апулей, Фирмик, Матерн, неоплатоник Порфирий, христианские писатели Тертулиан, Климент Александрийский и некоторые другие. Но в то время христианство было уже широко распространено и являлось могучим фактором в религиозной жизни древнего мира. Отсюда ясно, что во многих случаях трудно сказать, где первоисточник этих представлений и кто у кого заимствовал их — христиане у язычников или наоборот. “Здесь существует, — говорит Кюнон, — серия очень тонких проблем хронологии и взаимной заимственности, так что было бы неосторожно решать их огулом “. Есть весьма веские доводы в пользу предположения о влиянии христианства на языческую мистериальную идеологию.

В то время язычество переживало тяжелый кризис и находилось в состоянии упадка. Духовные вожди языческого религиозного мира должны были принять решительные меры для спасения своих верований путем оживления и одухотворения языческих культов. Это они думали достигнуть путем внедрения в язычество философских, этических и христианских идей. К заимствованию чего-либо из христианства побуждала самая борьба с христианской церковью, быстро завоевавшей умы и сердца. Юлиан Отступник, последний запоздалый язычник, предпринимает попытку воскресить язычество именно таким путем: христианским таинствам крещения и причащения он противопоставляет тавроболии, — эту существеннейшую часть мистерий Митры, — “стремясь и в остальном рабски подражать христианским учреждениям”. Язычник Филострат рисует образ Апполония Тианского, пользуясь для этого нашими Евангелиями.

И конечно, не без основания блаженный Феодорит говорит о Порфирии, что последний поступил как обезьяна, которая подражает человеку, но все же остается обезьяной. Кюпон в специальном исследовании о культе Митры, удостоверяет тот факт, что фригийские пресвитеры “Великой Матери” установили свой праздник весеннего равноденствия именно ввиду христианского праздника Пасхи, и приписали пролитой крови жертвенного тельца искупляющую силу, которая свойственна Агнцу Божию. Блаженный Августин приводит выражение одного фригийского жреца: “Et ipse Pileatus chrstianus est” (“и сам Митра христианин”). “В этом возгласе, — говорит проф. П.Страхов, — звучит последняя отчаянная надежда на соглашение с тогда уже почти господствовавшим христианством”.

Все эти примеры убедительно доказывают ту мысль, сколь несправедливо утверждение сторонников мифологической теории, будто бы язычество влияло на христианство: с большим правом и основанием можно говорить об обратном влиянии, именно о влиянии христианства на язычество и языческие религии.

НА ГЛАВНУЮ